Киммерийская крепость - Страница 126

К оглавлению

126

– Гур…

– Домой, Ириша. Спать. И завтра в шесть у Манежа. Это будет наше место, договорились?

– Да.

– Я тебя люблю. До завтра.

– Гур.

– Что?

– Обними меня. Сейчас же!

Гур вернулся домой в начале третьего, – мама не спала. Читала в постели при свете маленького ночника у себя за сёдзи. Он снял куртку, и мама вышла к нему, в простом домашнем кимоно и с тщательно убранными, как всегда, волосами:

– Привет, детёныш. Ты голоден?

– Нет, – он качнул отрицательно головой и улыбнулся. – Ты чего не спишь? Тебе же на работу завтра.

Она пожала плечами – дескать, что за глупый вопрос.

– Присядь, – мама указала подбородком в направлении стола. – Может, чаю выпьешь? Я заварю быстро, как ты любишь.

– Если ты со мной посидишь, – Гур посмотрел на маму, вздохнул и опять улыбнулся.

Она зажгла тихонько загудевший примус, – примус гудел всегда тихонько, потому что Гурьев сразу после покупки приложил к нему руки, – поставила чайник, вернулась, опустилась на стул и посмотрела на Гура:

– У тебя появилась девушка.

– Да.

– И это серьёзно.

– В общем, да. Похоже на то.

Мама улыбнулась, вытянула левую руку и, пошевелив пальцами, полюбовалась кольцом. Тем самым, папиным. Которое всегда переходило, с незапамятных времён, в соответствии с семейной традицией, от свекрови к невестке. Потрясающей красоты кольцо, – двухцветный, бело-жёлтый золотой ободок, платиновая корона, зубцы которой представляли собой лопасти мальтийского креста с поднятыми вверх раздвоенными концами. «Купол» короны венчал изумруд, большой, глубокий, удивительно чистой воды, огранённый таким образом, что в игре света на его плоскостях проступали очертания проникающих друг в друга треугольных пирамид. И вокруг изумруда – бриллианты, образующие сложный, многоступенчатый узор, напоминающий цветок розы. Мама носила его открыто только дома. Всё остальное время оно висело на длинной, очень прочной стальной цепочке у неё на груди. Все эти годы.

Гурьев понял её жест и успокаивающе взял маму за локоть:

– Нет-нет. Это не по правилам.

– Кто знает, кто знает, – мама покачала головой. – Расскажешь о ней что-нибудь?

– Конечно, – он расслабился, окончательно почувствовав себя дома, провёл рукой по гладко зачёсанным назад волосам – чуть более длинным, чем следовало бы. Наверное. – Конечно, мама Ока. Её зовут Ирина.

– Негусто, – вздохнула мама. – Кто она?

– Моя учительница литературы.

Мамины глаза расширились от удивления – правда, меньше, чем он ожидал. Она покачала головой:

– Детёныш, ты спятил.

– В некотором смысле – да, безусловно. Это возраст такой, мама. Ничего не поделаешь.

Как скарлатина, – надо переболеть, подумал он.

– Ах, Гур, – мама накрыла его руку своей. – Какой ты всё-таки большущий вырос! У неё ведь могут быть неприятности, разве ты не понимаешь?

– Не будет, – Гур наклонил голову к левому плечу. – В педколлективе их просто некому сейчас организовывать, а всё остальное – или все остальные – не стоят хлопот.

– Так от кого же ты намерен её защищать, в таком случае? – мама улыбнулась понимающе.

– О, за этим дело не станет.

– Защитник, – мама вздохнула, поднялась и направилась колдовать над заварочным чайником. – Нисиро знает?

– Завтра. Сегодня, прошу прощения. Чуть позже. Где он?

– Ты мог бы привыкнуть за столько лет. Придёт, когда закончит со своими делами.

– Ну да, – Гурьев кивнул.

– Надеюсь, она не замужем?

– Нет, – Гур сдержал готовый вырваться смех. – Любовь втроём – это не мой стиль.

Мама обернулась, и голос её прозвучал сердито:

– Детёныш, а вот это – гафф.

– Прости, Орико-чан.

– Прощаю. Стиль – это труд, детёныш. Ты ещё слишком юн, чтобы говорить о стиле. Что-то есть уже, конечно, – она несколько критически окинула взглядом сына, очень похоже на него склоняя голову к левому плечу. – Но до настоящего стиля ещё довольно далеко и долго. Впрочем, все шансы на твоей стороне, – мама поставила перед ним пиалу с зелёным чаем. – Пей и ложись спать.

– Я ещё почитаю часок. Наверстаю. Пропустил много. Да и улечься всё должно.

– Хорошо, детёныш. Хорошо. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, мамулечка.

Москва. Октябрь 1927

Предоставив Мишиме полный отчёт о вчерашних событиях, Гурьев, стараясь не выдавать своих расстроенных чувств, выслушал нагоняй – не за то, что дрался, а за демонстрацию и болтовню, – отправился в школу. И еле дождался конца уроков. Он и без выволочки учителя понимал, что переборщил вчера с эффектами. И хотя мог бы найти этому факту миллион оправданий, отнюдь не собирался этого делать. Ошибка. Придётся отвечать. И исправлять. Если получится.

Ирина пришла к Манежу, как и было условлено. По её лицу, по стеснённым, угловатым жестам Гурьев понял, что действительно переборщил. И сильно. Но всё-таки – она пришла! Значит – всё будет в порядке.

– Знаешь, что-то не гуляется сегодня, – он вздохнул.

– Погода, – поспешила ему на выручку Ирина.

Гурьев был ей очень благодарен, но такого лёгкого способа побега не принял:

– Не в этом дело. Давай посидим где-нибудь, недалеко, перекусим.

– Гур! Ты с ума сошёл?!

– Идём, идём. Надо же поговорить. Тебя распирает от вопросов, а мне следует на них ответить.

Ирина несколько секунд пристально смотрела на него, как будто видела впервые. Покачала головой, – не то удивлённо, не то укоризненно. И вдруг шагнула к нему, решительно взяла под руку:

– Хорошо. Идём.

126