Киммерийская крепость - Страница 163

163

– Ты, – выдохнул Городецкий, осторожно принимая драгоценный знак. – Ты. Да что ж ты за человек?! Вся ваша семейка… Откуда вы только взялись?!

– Мы такие же русские, как и ты, – Гурьев в упор посмотрел на него. – Совершенно такие же. Только другие, но это нормально.

– Как мы свяжемся? – Городецкий уже совершенно овладел собой, вопросы звучали отрывисто, по-деловому.

– Напишешь мне до востребования в Харбин или Токио. А там, дальше – увидим.

– Я найду твоё кольцо.

– Я сам его найду.

– Ладно. Пересидишь пока у Бати, я завтра придумаю, как отправить тебя без эксцессов. В Харбин, значит?

– Варяг, я сам.

– Это не совет и не просьба. Это приказ, – Городецкий зло ощерился. – Пока ещё я старший по званию. А там, дальше – действительно, увидим. А теперь расскажи, что я увижу там, – он указал подбородком в сторону пожара. – Надо же мне подготовиться.

– Ты увидишь то, что и я хотел бы увидеть, – произнёс Гурьев. – Обугленные головёшки – всё, что осталось от тех, кто приказал убить мою мать из-за побрякушки.

– А если там оказались те, кто в этом не виноват?

– Значит, такова их карма, – пожал плечами Гурьев. – Только это чепуха. Все виноваты во всём. Советую тебе запомнить это, Варяг.

– Я запомню.

Москва. Май 1928

Газета «Вечерняя Москва», раздел «Криминальная хроника и происшествия» (фрагмент)

Москва, 18 мая. Вчера столица была потрясена известием о страшном пожаре, происшедшем в здании на Садово-Самотечной улице, известном как «Коричневый дом», где проживал известный американский предприниматель и промышленник А. Гаммер и его многочисленные домочадцы. По свидетельству очевидцев, пожар вспыхнул в то время, когда в доме находились гости и из окон лилась весёлая музыка. Казалось, ничто не предвещало ужасной трагедии. Как нам рассказал пожелавший остаться неизвестным сотрудник криминальной милиции столицы, зрелище и запах обгорелых человеческих останков по всему дому, выгоревшему совершено дотла, заставило ужаснуться даже видавших виды агентов уголовного розыска, прибывших на место происшествия. Как утверждает этот же источник, никто из жителей и гостей Коричневого дома не сумел выбраться из огня, и под горящими развалинами сейчас ведётся поиск хотя бы каких-нибудь улик, способных пролить свет на тайну этой ужасной трагедии. «…»

Газета «Правда», первая полоса (фрагмент)

Москва, 18 мая. Центральный Комитет В.К.П.(б.) и В.Ц.И.К. С.С.С.Р. с прискорбием извещают о скоропостижной кончине после тяжёлой непродолжительной болезни выдающегося деятеля международного рабочего и коммунистического движения А.И.Микояна… Похороны А.И.Микояна по просьбе родственников состоятся без церемонии прощания с телом. После кремации урна с прахом А.И. Микояна будет захоронена в стенах Московского Кремля. «…»

Сталиноморск. Декабрь 1940

Утром, проводив Городецких, Гурьев отвёз Дашу в школу. С ноября он уже ездил на ЗиСе – сам за рулём. На парадной лестнице наткнулись на Завадскую, которая, увидев лицо девушки, смерила Гурьева с ног до головы испепеляющим взглядом. Едва он распрощался с Дашей, заведующая вцепилась ему в рукав:

– Голубчик, Яков Кириллович, да что же это такое! Я же вас просила! Я всё понимаю, но…

– О-о, – Гурьев умоляюще воздел руки к небу. – Ну почему все мысли – сразу о дефлорации?!

– Послушайте, вы, – покраснев до корней волос, прошипела Завадская. – Вы соображаете, что произносите?!

– А что?! – удивился Гурьев. – Сначала – христианское ханжество, потом – советское?! Разорю. Не потерплю.

– Что происходит? – жалобно проговорила Завадская. – Я должна знать!

– Нет, – прищурился Гурьев, и Завадская поняла, что спорить бесполезно, – впрочем, как обычно. – Никто не должен знать, Анна Ивановна. То, что происходит, настолько важно, что никто не должен ничего знать до конца и понимать до конца. Пока это, наконец, не произойдёт.

– Тогда отправляйтесь в шестой «Б», – велела заведующая, и Гурьев, на этот раз и в самом деле удивившись, посмотрел на неё. – Серафима Матвеевна опять болеет, только что Гликерия Васильевна у меня была, в совершенной панике – они сейчас всю школу с ног на голову поставят. Это же шестой «Б»! Идите сейчас же!

– Слушаюсь и повинуюсь, – Гурьев, сложив ладони у груди, поклонился Завадской в пояс.

Он вошёл в класс, и дети стихли мгновенно. Кое-кто разочарованно вздохнул – кончилась вольница, Гур явился. Он сел за стол, раскрыл журнал, улыбнулся:

– Какую же тему мы исследуем, друзья мои? Щербаков, доложите, – Гурьев знал по именам и фамилиям всех детей, даже первоклашек, и ко всем обращался на «Вы», – заслужить у Гура приятельское «ты» было делом чести, доблести и геройства, предметом вожделенной зависти и мечтой каждого.

– Однокоренные слова, Яков Кириллович, – с места сообщил мальчик. На случай короткого ответа – одно, два предложения – Гурьев разрешал «не подскакивать», и это тоже было хорошо известно. – По русскому…

– Скучно, да? – посочувствовал Гурьев. – Ничего, мы сейчас это враз поправим. Кто знает, как раньше назывался город Сталиноморск? Вижу лес рук.

Дети заулыбались, поднялись сначала пять, потом шесть, потом ещё две или три руки.

– Пашутина, – милостиво кивнул Гурьев.

– Сурожск.

– Сурожск, – подтвердил Гурьев. – Верно, спасибо. Сурожск, или, как произносили тогда, Сурожеск. Это хорошо, что вы знаете историю. История – очень, очень важное дело. Особенно – история Родины, малой родины. Это вы молодцы. Пашутина, напишите, пожалуйста, слово «Сурожск» на доске – прописными буквами и так, чтобы между знаками оставалось место ещё для одной буквы. Отлично. Спасибо. А кто может сказать, какой корень в слове «Сурожск» можно увидеть? Или, может быть, даже несколько?

163