Киммерийская крепость - Страница 43

Завадская покачала головой и стремительно вышла.

Обиделась, решил Гурьев. Он усмехнулся, сел и откинулся на спинку стула. Ничего. Поймёт. Должна. Страх, конечно, здорово отбивает мозги, но, оказывается, не совсем. И это радует. А Маслаков… У него были наполеоновские планы в отношении Маслакова, детей, педагогов, воспитательного процесса и кое-чего ещё. Раз уж попал сюда. Позже. Не волнует меня сейчас Маслаков, подумал он. Совсем другое меня сейчас занимает.

Завадская вернулась в свой кабинет и, закрыв дверь, повернула ключ в замочной скважине, подошла на подгибающихся ногах к дивану и медленно опустилась на подушки. И зажмурилась, зябко поджав под себя ноги. Господи, какой стыд, Боже мой, подумала она. А ведь мы действительно такие. Мы действительно всё время на задних лапках перед этими… Господи, как плохо, стыдно-то как… А он жестокий. Жестокий? Нет, нет, конечно, мы заслужили. За всё это время, за безумный этот произвол, в воздухе которого маслаковы чувствуют себя, как рыба в воде. Все заслужили. И я больше всех. Господи, ну, что же я-то могу?!. И за детей… Боже, да кончится этот ужас когда-нибудь?!. Неужели что-то сдвинулось? И где? Неужели там, наверху, поняли, наконец… Неужели Сталину, наконец, доложили правду? Но кто?! И если да, то почему так тихо?! Почему ничего не скажут людям? Это же невозможно, так обращаться с людьми! Ведь мы люди! Всё-таки – люди! И ведь приходят, немногие, но приходят, выпускают ведь кого-то… Спасибо вам за урок, Яков Кириллович, славный вы мой, откуда вы только такой взялись… Всё правильно. Кто-то же должен первым?!

И Завадская опустила в ладони мокрое от слёз лицо.

Сталиноморск. 2 сентября 1940

Гурьев посмотрел на часы – уроки в 10 «Б» заканчивались через несколько минут. Он спустился по лестнице, подошёл к двери классной комнаты, где шло последнее занятие. Двух ребят оставлю, подумал он. Надо строить защитную цепочку. Завтра разберёмся повнимательнее. Никак не соберусь с Макаровой к её знакомцу отправиться… Мне тоже нужно время, чтобы всё прокачать, я же не Господь, Бог Воинств, в конце-то концов.

Он вошёл буквально за несколько секунд до звонка, коротко извинился перед Цысиным, удивлённо посмотревшим на него, и улыбнулся школьникам – всем сразу:

– Сомов, Остапчик, Чердынцева. Задержитесь, пожалуйста, на несколько слов.

Прозвенел звонок. Ребята покинули класс – все, кроме тех, кого назвал Гурьев. Двое парней и девушка остались на своих местах. В глазах – ожидание, удивление, интерес. А у Даши… Он снова улыбнулся:

– Фёдор, Степан, подождите в коридоре. Я вас позову, – и, когда ребята вышли, наставил колючий взгляд на Дашу: – Давай, дивушко, начистоту. Ты мне сказала, будто никого из наших пляжных знакомцев совсем не знаешь. А вот они, похоже, тебя знают, и неплохо. Четвёртого дня я за собой «хвост» срисовал.

– Что?!

– Слежку, Дарья. Слежку. Дилетантскую, но настойчивую. Я слушаю тебя.

– Я ничего не знаю, Гур. Честное слово.

– Мы ещё в школе, – Гурьев растянул губы в подобие улыбки. – Ты обещала.

– Извини…те. Я честное слово ничего не знаю.

– Тогда давай думать, Дарья. Угадывать давай. Что такое это может быть.

– Я ни с кем из них не водилась, – нахмурилась Даша. – Никогда.

– Ну, допустим. Отшила кого-нибудь из них не очень вежливо?

– Нет, – упрямо вскинула подбородок девушка. – Никогда я ни с кем из них близко не сталкивалась. Я не знаю.

– Я тебе верю, дивушко, – мягко сказал Гурьев. – Верю. Но я беспокоюсь, и не без оснований. Потому что эта публика на тебя определённо нацелилась, и нацелилась весьма конкретно. Ты подумай, пожалуйста, почему. И, как надумаешь, сразу скажи мне.

– А Федю со Стёпкой зачем…

– Ребята крепкие, будут провожать тебя в школу и из школы вместе с Денисом Андреевичем. Пока я не распутаю эту пинкертоновщину.

– Вот ещё! Я…

– Цыц, – ласково сказал Гурьев и так посмотрел на Дашу, что ей расхотелось возражать. – Ты обещала не мешать мне работать. Устав учила?

– Учила, – Даша чуть-чуть неуверенно улыбнулась и убрала выбившуюся прядку солнечных волос за ухо, – таким безнадёжно знакомым жестом, что сердце у Гурьева метнулось, как птица в силках.

– Выполняй, дивушко. И подожди в коридоре, а ребят сюда пригласи.

Парни вошли снова в класс, замялись.

– Присаживайтесь, ребята, – вздохнул Гурьев. – Дело такое.

К концу своей недлинной повести Гурьев в который раз убедился: нинсо – полезнейшая наука. Иногда – так и вовсе незаменимая. Обоих ребят совершенно правильно он вычислил. Парней просто распирало от гордости за оказанное доверие:

– Да мы эту шваль, Яков Кириллыч!..

– Пусть только сунутся!

– Ну-ну, спокойствие, бойцы, спокойствие. Скорее всего, кулаками махать не придётся. Но на всякий случай мы сейчас всей командой спустимся в спортзал к Денису Андреевичу и проведём короткий ликбез по самозащите.

– С Боцманом?! Ой.

– Со мной, – усмехнулся Гурьев. Смотри-ка, угадал я с прозвищем, подумал он.

Они вошли к Денису, посмотревшему на них удивлённо:

– Дополнительные занятия?

– Факультатив, – кивнул Гурьев. – Сначала с юношами. Вы можете заниматься своими делами, Денис Андреевич. Даша, посиди, посмотри, тебе полезно будет.

– Я тоже посижу. Если разрешите, – расплылся в ухмылке Шульгин.

– Ну, как знаете.

Гурьев заставил ребят снять обувь и разулся сам:

– Показываю сначала быстро, потом медленно и по частям.

Через четверть часа Фёдор со Степаном сделались красные и запыхавшиеся. Гурьев расстроенно покачал головой: